життя з книженцій: геніально про те, чому ми не читаємо від Деніела Пеннака

Іноді дивуєшся, чому будь-які речі,створені давно-давно, доходять до тебе так пізно? Чому та чи інша книжка потрапляє тобі на очі тільки зараз. Чому не 2-5-8 років?

Чому, коли та книжка нарешті в тебе, ти думаєш, що сам один знаєш про її існування?

Чому думаєш, що вона була написана ось-ось недавно? Що її ще не встигли розтягти на цитати і не встигли зробити з неї культ(?)

У мене ці тисяча чому виникли після прочитання «Як роман» Деніела Пеннака.

Одного разу, коли я в черговий раз їхала потягом, до мене причепився напрочуд балакучий дядечко, якийсь заробітчанин. Я щось читала. Слово за слово і мені почали втирати, що молодь зараз не читає, мовляв, переросла це все, вважає це немодним.

Я ж заперечувала, мовляв, ніііі, в мене дуже багато знайомих читає.

А він мені у відповідь: «Може, тобі просто пощастило з оточенням?». А за якусь мить продовжив: «я свого часу прочитав тисячі книжок, мабуть, усі, що були в сільській бібліотеці. Але мої діти, наприклад, радше скурять ті книжки, ніж їх читатимуть».

Я на те вжахнулася і сказала, що культура читання прищіплюється батьками і ніхто на неї не вплне.

Такі красномовні пафосні слова. А якби, я раніше прочитала той «Як роман», у мене було б в кишені в рази більше ВАГОМИХ аргументів, та й для себе я почерпнула багато чого.

Про що книжка? В двох словах: про те, чому люди не читають і де в тому помилка інших. Ну і про те, що робити, щоб спонукати до читання.

Не надто привабливі «два слова»? Але повірте, написано так смачно і яскраво, що весь текст читається, як одне малюсіньке, але дуже захоплююче оповіданнячко. Після того, як пробіжиш очима останній рядок, справді, розумієш, чому все названо «Як роман».

Раніше я говорила про розтягування на цитати. Тут весь текст як суцільна цитата. Наводити їх усі ― тупо переписувати все есе Пеннака, але декілька я таки напишу:

“…Парадокс чтения: оно уводит нас от реальности, чтобы наполнить реальность смислом [с.4].

“Великое наслаждение читателя — … молчание о прочитанном! [с.4]

“Слишком «визуальный» двадцатый век? Слишком описательный девятнадцатый? А почему тогда заодно и не слишком рационалистический восемнадцатый, слишком классицистический семнадцатый, слишком возрожденческий шестнадцатый, слишком русский Пушкин, слишком мертвый Софокл? Как будто для разрыва отношений между человеком и книгой нужны века [с.13].

“Я бы добавил еще только одно, но это весьма важная максима: обычно всего вернее и быстрее добиваются того, чего вовсе не спешат добиться [с.21].

“Хорошо поставленное чтение спасает нас от всего, в том числе от самих себя [с.33].

“Они забыли, что такое книга, что она может дать. Забыли, что любой роман — это прежде всего рассказанная история. Не знали, что роман должен читаться, как роман: утолить в первую очередь нашу жажду интересных историй [с.47].

“Коль скоро встает вопрос, есть ли время читать, стало быть, нет на то желания. Потому что, если разобраться, времени читать ни у кого никогда нет.

Нет у мелких, нет у подростков, нет у взрослых. Жизнь — постоянная помеха чтению [с.49].

“Время читать — это всегда украденное время. (Как, впрочем, и время писать, время любить.) У кого украденное? Скажем, у обязанности жить.

<…>

Время читать, как и время любить, расширяет время, состоящее из минут и часов. Если бы любовь приходилось рассматривать с точки зрения распределения времени, кто бы на нее отважился? У кого есть время быть влюбленным? А между тем, ктонибудь когда-нибудь видал влюбленного, у которого не нашлось бы времени любить? [с.49]

“Вопрос не в том, есть ли у меня время читать (время, которого, кстати, никто мне не даст), но в том, подарю я себе или нет счастье быть читателем [с.49].

“По части чтения мы, читатели, признаем за собой все права, начиная с тех, в которых отказываем юному поколению, полагая, что приобщаем его к чтению.

1) Право не читать.

2) Право перескакивать.

3) Право не дочитывать.

4) Право перечитывать.

5) Право читать что попало.

6) Право на боваризм.

7) Право читать где попало.

8) Право читать вслух.

9) Право втыкаться.

10) Право молчать о прочитанням [c. 57].

“Если они не будут сами для себя решать, что им по возрасту, а что нет, и сами выбирать, какие страницы перескакивать, их подстерегает серьезная опасность: за них это сделают другие. Вооружатся огромными ножницами идиотизма и вырежут все, что сочтут слишком «трудным» для детей. Результаты ужасающие: «Моби Дик» или «Отверженные», сведенные к изложению в 150 страниц, изувеченные, выхолощенные, скукоженные, засушенные, переписанные для детей дистрофическим языком, который принято считать единственно для них понятным! Примерно как если бы я вздумал перерисовать «Гернику» на том основании, что у Пикассо слишком много линий для двенадцати- или тринадцатилетнего глаза [c. 59].

“…В отличие от хороших вин хорошие книги не стареют. Они ждут нас на полках, а стареем мы [c. 60].

“Великий роман, который нам сопротивляется, не обязательно болем трудный, чем какой-нибудь другой… просто между ним, при всем его величии, и нами, при всей способности его «понять», на которую мы претендуем, не происходит некая химическая реакция. В один прекрасный день мы вдруг попадем в такт с романом Борхеса, который до сих пор не подпускал нас к себе, но роман Музиля так и останется для нас чужим… [c. 60].

“Человек строит дома потому, что живет, а пишет книги потому, что смертен и знает это. Он живет в коллективе потому, что он — общественное животное, но читает потому, что одинок и знает это. Чтение составляет ему компанию, которая не может заменить никакую другую, но и ее никакая другая компания не заменит. Чтение не дает человеку исчерпывающего объяснения его судьбы, но сплетает прочную сеть соприкосновений между ним и жизнью. Несущественных, тайных соприкосновений, которые провозглашают парадоксальное счастье бытия, раскрывая трагическую нелепость жизни [c. 67].